I have not been in talking terms with myslef for a while and it´s good to be back. I could almost hear a pile of books beg to be read and right now Grochola´s "Upowaznienie do szczescia" is purring happily in my hand.
Ze wspomnień, które docierały do niej poprzez lata dorosłości, Ala zapamiętała jedno; sen o bestii pod łóżkiem.
Bestia miała tysiące ostrych zębów jak pirania i była zielona.
Trzymała ją w objeciach zielonkawych sił.
Nie mogła ani krzyknąć, ani się ruszyć. Nikt nie wiedział. A jej groziło. Podloga była jasna, wypastowane dębowe klepki odbijały w dzień światło słoneczne, a w nocy lampę.
Teraz lampa. I nogi kobiety. Czarne szpilki, wąskie kostki obleczone w pończochy. Na pończochach szew. Prościutki jak strzała aż do. Ale do nie było widać, tylko do kolan. Bestia dusiła ją mocniej i mocniej.
A kobieta szła jak gdyby nigdy nic. Szła, a srebrna taca błyszczała. Na pewno. Bo była srebrna. Bo dżwięczało w górze. I weszła na plamę. Srebro musiało odbijać lampę. Wszystko miało barwę, głos, oddech.
Tylko ona nie.
(Katarzyna Grochola, "Upoważnienie do szczęścia")
Sunday, 7 March 2010
Thursday, 4 February 2010
Маргарита
Полночь приближалась, пришлось спешить. Маргарита смутно видела что-нибудь. Запомнились свечи и самоцветный какой-то бассейн. Когда Маргарита стала на дно этого бассейна, Гелла и помогающая ей Наташа окатили Маргариту какой-то горячей, густой и красной жидкостью. Маргарита ощутила соленый вкус на губах и поняла, что ее моют кровью. Кровавая мантия сменилась другою -- густой, прозрачной, розоватой, и у Маргариты закружилась голова от розового масла. Потом Маргариту бросили на хрустальное ложе и до
блеска стали растирать какими-то большими зелеными листьями. Тут ворвался кот и стал помогать. Он уселся на корточки у ног Маргариты и стал натирать ей ступни с таким видом, как будто чистил сапоги на улице. Маргарита не помнит, кто сшил ей из лепестков бледной розы туфли, и как эти туфли сами
собой застегнулись золотыми пряжками. Какая-то сила вздернула Маргариту и поставила перед зеркалом, и в волосах у нее блеснул королевский алмазный венец. Откуда-то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи. Это украшение чрезвычайно обременило королеву. Цепь сейчас же стала натирать шею, изображение тянуло ее согнуться. Но кое-что вознаградило Маргариту за те неудобства, которые ей причиняла цепь с черным пуделем. Это -- та почтительность, с которою стали относиться к ней Коровьев и Бегемот.
Михаил Булгаков. "Мастер и Маргарита"
блеска стали растирать какими-то большими зелеными листьями. Тут ворвался кот и стал помогать. Он уселся на корточки у ног Маргариты и стал натирать ей ступни с таким видом, как будто чистил сапоги на улице. Маргарита не помнит, кто сшил ей из лепестков бледной розы туфли, и как эти туфли сами
собой застегнулись золотыми пряжками. Какая-то сила вздернула Маргариту и поставила перед зеркалом, и в волосах у нее блеснул королевский алмазный венец. Откуда-то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи. Это украшение чрезвычайно обременило королеву. Цепь сейчас же стала натирать шею, изображение тянуло ее согнуться. Но кое-что вознаградило Маргариту за те неудобства, которые ей причиняла цепь с черным пуделем. Это -- та почтительность, с которою стали относиться к ней Коровьев и Бегемот.
Михаил Булгаков. "Мастер и Маргарита"
Thursday, 28 January 2010
Halina
jest cała ziemia samotności
i tylko jedna grudka twojego uśmiechu
jest całe morze samotności
twoja tkliwość ponad nim jak zagubiony ptak
jest całe niebo samotności
i tylko jeden w nim anioł
o skrzydłach tak nieważkich jak twe słowa
there is a whole earth of solitude
and only one small lump of your smile
there is a whole sea of solitude
your tenderness above it like a lost bird
there is a whole heaven of solitude
and only one angel in it
with wings as weightless as your words
*****************************
Halina Poswiatowska
Monday, 25 January 2010
Profound thought No. 4
"The Elegance of the Hedgehog" - Muriel Barbery
"... There´s a cleaning woman who comes to our house three hoursa day, but it´s Maman who looks after the plants. And it´s an unbelievable rigmarole. She has two watering cans, one for water with fertilizer, one for special soft water, and a spray gun with several sttings for "targeted" squirts, either "shower" or "mist". Every morning she inspects the twenty houseplats in the apartment and administers the appropriate treatment to each one. She murmurs all sorts of stuff to them, oblivious to the outside world. You can say whatever you want to Maman while she´s looking after her plants, she´ll completely ignore it. For example: "I am going to buy some drugs today and maybe go for an overdose", will get you the following answer: "The kentia´s going yellow at the tips of the leaves, too much water, not good at all."
With this we grasp the opening tenets of the paradigm: if you want to ruin your life by not listening to what other people are saying to you, look after houseplants. But that´s not all. When Maman is squirting water onto her plants, I can plainly see the hope that fills her. She thinks it´s a kind of balm that is going to penetrate the plant and bring it what it needs to prosper. It´s the same thing with the fertilizer, which she gives them by means of little sticks in the soil (in the mixture of potting soil, compost sand, and turf that she has made up idividually for each individual plant at the nursery over at the Porte d´Auteuil). So, Maman, feeds her plants the way she feeds her children: water and fertilizer for the kentia, green beans and vitamin C for us. That´s the heart of the paradigm: concentrate on the object, convey all the nutritional elements from the outside to the inside and, as they make their way inside, they will cause the object to grow and prosper. A little "pschtt" on its leaves and there´s the plant ready to go out into the world. You look at it with a mixture of anxiety and hope, you know how fragile life can be, you worry about accidents but, at the same time, you are satisfied with the knowledge that you have done what you were supposed to do, you´ve played your nurturing role: you feel reassured and, for a time, things feel safe. That´s how Maman views life: a succession of conjuring acts, as useless as a "pschtt" with the spray gun, which provide a fleeting illusion of security.
It would be so much better if we could share our insecurity, if we could all venture inside ourselves and realize that green beans and vitamin C, however much they nurture us, cannot save lives, nor sustainour souls."
"... There´s a cleaning woman who comes to our house three hoursa day, but it´s Maman who looks after the plants. And it´s an unbelievable rigmarole. She has two watering cans, one for water with fertilizer, one for special soft water, and a spray gun with several sttings for "targeted" squirts, either "shower" or "mist". Every morning she inspects the twenty houseplats in the apartment and administers the appropriate treatment to each one. She murmurs all sorts of stuff to them, oblivious to the outside world. You can say whatever you want to Maman while she´s looking after her plants, she´ll completely ignore it. For example: "I am going to buy some drugs today and maybe go for an overdose", will get you the following answer: "The kentia´s going yellow at the tips of the leaves, too much water, not good at all."
With this we grasp the opening tenets of the paradigm: if you want to ruin your life by not listening to what other people are saying to you, look after houseplants. But that´s not all. When Maman is squirting water onto her plants, I can plainly see the hope that fills her. She thinks it´s a kind of balm that is going to penetrate the plant and bring it what it needs to prosper. It´s the same thing with the fertilizer, which she gives them by means of little sticks in the soil (in the mixture of potting soil, compost sand, and turf that she has made up idividually for each individual plant at the nursery over at the Porte d´Auteuil). So, Maman, feeds her plants the way she feeds her children: water and fertilizer for the kentia, green beans and vitamin C for us. That´s the heart of the paradigm: concentrate on the object, convey all the nutritional elements from the outside to the inside and, as they make their way inside, they will cause the object to grow and prosper. A little "pschtt" on its leaves and there´s the plant ready to go out into the world. You look at it with a mixture of anxiety and hope, you know how fragile life can be, you worry about accidents but, at the same time, you are satisfied with the knowledge that you have done what you were supposed to do, you´ve played your nurturing role: you feel reassured and, for a time, things feel safe. That´s how Maman views life: a succession of conjuring acts, as useless as a "pschtt" with the spray gun, which provide a fleeting illusion of security.
It would be so much better if we could share our insecurity, if we could all venture inside ourselves and realize that green beans and vitamin C, however much they nurture us, cannot save lives, nor sustainour souls."
Sunday, 24 January 2010
Аce - При прощании с ней
Аce -При прощании с ней
Лазурь бледна: глядятся в тень
Громадин каменные лики:
Из темной ночи в белый день
Сверкнут стремительные пики.
За часом час, за днями дни
Соединяют нас навеки:
Блестят очей твоих огни
В полуопущенные веки.
Последний, верный, вечный друг,-
Не осуди мое молчанье;
В нем — грусть: стыдливый в нем испуг,
Любви невыразимой знанье.
A strange letter from an old friend of mine left me in a very abtruse state of mind. Still feeling dizzy, hence this piece of Andrey Biely, read "over the rim of my teacup" this morning.
Лазурь бледна: глядятся в тень
Громадин каменные лики:
Из темной ночи в белый день
Сверкнут стремительные пики.
За часом час, за днями дни
Соединяют нас навеки:
Блестят очей твоих огни
В полуопущенные веки.
Последний, верный, вечный друг,-
Не осуди мое молчанье;
В нем — грусть: стыдливый в нем испуг,
Любви невыразимой знанье.
A strange letter from an old friend of mine left me in a very abtruse state of mind. Still feeling dizzy, hence this piece of Andrey Biely, read "over the rim of my teacup" this morning.
Friday, 22 January 2010
A Panegyric Upon Abraham
By faith Abraham received the promise that in his seed all races of the world would be blessed. Time passed, the possibility was there, Abraham believed; time passed, it became unreasonable, Abraham believed. There was in the world one who had an expectation, time passed, the evening drew nigh, he was not paltry enough to have forgotten his expectation, therefore he too shall not be forgotten. Then he sorrowed, and sorrow did not deceive him as life had done, it did for him all it could, in the sweetness of sorrow he possessed his delusive expectation. It is human to sorrow, human to sorrow with them that sorrow, but it is greater to believe, more blessed to contemplate the believer.
******************
Z wiarą przyjął Abraham obietnicę, że w pokoleniu jego błogosławione będą wszystkie narody ziemi. Czas mijał, mijały możliwości, ale Abraham wierzył. Czas mijał, nie można było go odwrócić, Abraham wierzył. Był sam na świecie, ale miał swoje Oczekiwanie. Czas mijał i już się miało ku wieczorowi, ale on nie był na tyle nędzny, aby zapomnieć o swym oczekiwaniu, i dlatego nie powinien być zapomniany. Smucił się i smutek go nie oszukał, jak oszukało życie; smutek zrobił dla niego wszystko, co mógł, i w słodyczy smutku Abraham zachował obietnicę pełną rozczarowań. Ludzką jest rzeczą smutek, ludzką jest rzeczą smucić się z tymi, którzy się smucą, ale większą rzeczą jest wierzyć, bardziej błogo oglądać wierzącego.
Søren Kierkegaard/Fear and Trembling - Bojazn i drzenie
******************
Z wiarą przyjął Abraham obietnicę, że w pokoleniu jego błogosławione będą wszystkie narody ziemi. Czas mijał, mijały możliwości, ale Abraham wierzył. Czas mijał, nie można było go odwrócić, Abraham wierzył. Był sam na świecie, ale miał swoje Oczekiwanie. Czas mijał i już się miało ku wieczorowi, ale on nie był na tyle nędzny, aby zapomnieć o swym oczekiwaniu, i dlatego nie powinien być zapomniany. Smucił się i smutek go nie oszukał, jak oszukało życie; smutek zrobił dla niego wszystko, co mógł, i w słodyczy smutku Abraham zachował obietnicę pełną rozczarowań. Ludzką jest rzeczą smutek, ludzką jest rzeczą smucić się z tymi, którzy się smucą, ale większą rzeczą jest wierzyć, bardziej błogo oglądać wierzącego.
Søren Kierkegaard/Fear and Trembling - Bojazn i drzenie
Thursday, 21 January 2010
Kalevala
Over Sampo and o'er Louhi,
Sampo growing old in singing,
Louhi ceasing her enchantment.
In the songs died wise Wipunen,
At the games died Lemminkainen.
There are many other legends,
Incantations that were taught me,
That I found along the wayside,
Gathered in the fragrant copses,
Blown me from the forest branches,
Culled among the plumes of pine-trees,
Scented from the vines and flowers,
Whispered to me as I followedFlocks in land of honeyed meadows,
Over hillocks green and golden,
After sable-haired Murikki,
And the many-colored Kimmo.
Many runes the cold has told me,
Many lays the rain has brought me,
Other songs the winds have sung me;
Many birds from many forests,
Oft have sung me lays n concord
Waves of sea, and ocean billows,
Music from the many waters,
Music from the whole creation,
Oft have been my guide and master.
Sentences the trees created,
Rolled together into bundles,
Moved them to my ancient dwelling,
Tied them to my garret rafters,
Hung them on my dwelling-portals,
Laid them in a chest of boxes,
Boxes lined with shining copper.
Long they lay within my dwelling
Through the chilling winds of winter,
In my dwelling-place for ages.
Subscribe to:
Posts (Atom)